Часть шестая
КРАТКИЕ ЭПИЗОДЫ ВОЙНЫ.
ИЗ УТРАЧЕННЫХ ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЕЙ
ПРОДОЛЖЕНИЕ

Курсы переводчиков
Когда из боев вышли на отдых – направили меня на месячные курсы переводчиков. На этих курсах обучали московские преподаватели: один муж)чина и две женщины. Правда, людей набрали мало: 13 вместо запланиро)ванных тридцати. Занятия шли очень интенсивно, особенно по пополнению словарного запаса; требовалось запо)минать в день не менее 50 новых слов. Кроме того, там нас обучали разным приемам: как брать в плен, как одному справиться с такой задачей – свалить и успеть связать руки)ноги. Специали)стом по диверсионной работе был один старшина: сначала он нас валил и связывал, а потом и мы научились его «пеленать». В конце концов, он зая)вил нам: «Вы меня искалечите, хватит, курсы окончены, далее заниматься с вами опасно!» Экзамены мы сдавали ко)миссии, в кото)рую входили также комкор)пусом Баранов и начальник раз)ведки при шта)бе корпуса пол)ковник Пох. Ба)ранов спраши)вает: «Кто пер)вым будет отве)чать?». – Разрешите мне! – вызвался (я почему)то всегда старался отвечать первым, не хотел быть в последних). Ответил на все три вопроса на немец)ком языке; и, кроме того, доложил о выполненной факультативной работек экзамену (по предложению препода)вателей мы переводили текст с русско)го на немецкий язык). Я перевел текст популярной песни композитора Б.А. Мокроусова на стихи С.Я. Алымова «Хороши весной в саду цветочки»: Schön die Blumen sind im Frülingsgarten, Noch mal shöner unsre Mädchen sind! – Trefst du liebe Lerche Abends wie im Märchen – Ander’s Leben wieder schon beginnt! Ist nicht immer gut ja unsers Leben: Mit den Wolken greift Gewitter an. Legen sich die Winde Wolken schon verschwinden, Und die Sonne wieder lechelt dann! Комкорпуса Баранов послушал-послушал и говорит: «Представляете, я ни бе ни ме не понял – в немецком языке не разбираюсь, не можете ли на русском ответить на любой из трех вопросов?» Я ответил по-русски, это бы)ло еще легче. – Ставьте ему отлично, мне понравилось, как отвечает этот курсант! А мы немножко с ним были знако)мы до этого: когда приезжает бригада артистов – летний театр не открывают, пока Баранов не придет, а как только он появляется, то приглашает нас, курсантов, вместе с ним садиться в первый ряд, утверждая, что офицеры – нахалы, нас еще и обидеть могут. А меня сажал всегда около себя – приметил меня. После окончания курсов я попросился опять в свой 26-й кавполк, говоря, что мне очень понравились сослуживцы. Был на курсах один польский еврей – Артур Фрайлих – он так и не освоил ускоренной программы, видимо, в школе не учился, и даже алфавита не знал ни латинского, ни русского, не мог даже писать. И когда его спросили, как отчество, он сказал, «Пишите – Иваныч: у меня отца нет», (а в Польше, если отца нет, пишут материнское имя вместо отцовского). «Выходит, ты мой сын, что-ли?» – спрашиваю его. Так и записали – Артур Иваныч Фрайлих. Попросился он со мной в полк стажером, обосновав это тем, что я к нему хорошо отношусь, учу его и не ругаю. Ему разрешили. И в первом же бою погиб от нашего снаряда «Катюши»: произвели залп из гвардейского миномета – а мы успели лечь в промоину (дождевая вода по склону горы прорыла канавку); он лег ниже, я – выше, кроме того, там был командир взвода разведки и его коновод, – в вершине елки сверкнул голубой огонь, прозвучал грохот взрыва – и застонали трое моих попутчиков: попали осколки в них, а в меня не попало, и лошадь моя цела осталась. Артур через 20 минут умер: осколок попал чуть пониже ребер, пробил диафрагму и застрял в легком. Зря он со мной поехал, не повезло ему…

Около города Броды
Это было на территории Западной Украины, вблизи небольшого городка Броды Львовской области, который нам надлежало взять. Из наступавшей на Броды дивизии один эскадрон нашего полка вырвался вперед, проник в Броды, и связь с ним потерялась. Командир эскадрона белорус капитан Кузуро успел сообщить в дивизию о вхождении в город, затем связь прервалась. Мы стремились скорее овладеть городом и выручить наш эскадрон, предполагая, что немцы его окружили. В лежащем перед городом селе мы с капитаном Соколовым наскоро оборудовали наблюдательный пункт: в крытой соломой надворной постройке дома, где остановился штаб полка, проделали отверстие, вставили стерео-трубу. Капитан поручил мне пронаблюдать, что за возню затеял противник перед нами. Я вижу: подвозят закрытое брезентом какое-то орудие. Когда сняли брезент, стало ясно: это шестиствольный немецкий миномет (его солдатское название было «Ванюша», в противовес нашей «Катюше»), причем его стали разворачивать в нашу сторону. Я крикнул Соколову: «Иди скорее выгоняй штаб из дома, сейчас начнется минометный обстрел!» Немцы, конечно же, засекли перемещения военных около дома, где разместился штаб, и без труда по оживленной толчее связных и порученцев около штаба его вычислили. Я выдернул из отверстия стереотрубу и бросился вниз, Соколов – в штаб предупредить. И только мы забрали своих коней, вышли на улицу – люди бросились бежать кто к своим лошадям, кто правит подводами (а они то и дело зацепляются друг за друга); мы, верховые, перемахнули через плетень – и покинули опасное место. В начавшемся переполохе труднее всего было обозникам разминуться на тесной улочке. И тут начали рваться мины – в одном залпе сразу шесть штук – и дом, где только что был штаб, был полностью разрушен, загорелись дом и сарай. К счастью, штабники уже покинули это место. Затем со стороны вражеских позиций появился желтый дым. Начхим полка капитан Козлов предположил, что они пустили отравляющий газ. Началась паника. Все бросились прочь, бегство сдерживали только запряженные повозки, брички, а мы, кавалеристы, легко уходили через дворы и плетни. Потом, когда удалились от этого места на безопасное расстояние, долго (три дня) собирали своих: активно разбежались. Когда собрали кавалеристов и вернулись назад, разведчики пошли узнавать, в чем дело. Ока)залось, что немцы бросили свои позиции и убежали, а выстрел из миномета и окрашенная желтым дымовая завеса были отвлекающим маневром. А мы, вместо экстренной помощи эскадрону Кузуро, разбежались вследствие паники куда попало… Кузуро все-таки на четвертый день объявился в полку: он сумел вывести свой эскадрон в полном составе пешим строем: лошадей пришлось оставить – вышел из города, кружил перелесками, и нашел нас. Капитану Кузуро было за сорок, он был очень хороший мужик. Правда, один раз – несмотря на все уважение к нему – кавалеристы его подвели, да и как можно было удержаться, если забавная история сама плыла в руки, а кавалеристы по части острых шуток были большие мастера. У Владимира Солоухина есть рассказ, в котором описывается случай: в Германии наш человек зашел в баню – а там есть обычай мыться вместе мужчинам и женщинам – и закричал: «Назад, провокация!». Курьезный случай с Кузуро произошел гораздо раньше, и с меньшим драматизмом. Перед уходом в тыл к немцам через Сандомирский плацдарм нам приказали быстро помыться в подземной бане, обустроенной в сосновом бору, – буквально за 20 минут. Капитан опоздал к помывке: мужчины уже одевались в предбаннике, а баню сразу же оккупировал женский медперсонал. Кузуро ввалился в предбанник и спросил: «Как там?». – «Иди, наши парни еще там, они на той стороне сидят!» – ответили ему. В бане парило, все было в белом тумане. Кузуро спросил первых моющихся: «Ребята, где тазики?». – «А вот подойди, под лавкой бери». Только Кузуро подошел – стали перед ним медсестры, смеются, и говорят ему: «Ложись на лавку, мы тебя быстро помоем!». Кузуро подчинился. Когда он вышел, то сначала горячился и ругался, потом остыл и сообщил: «Однако они быстро меня помыли!». Однажды я тоже, как и комэска-2, побывал в подобной ситуации. Это было в 1941 году на берегу Припяти – правого притока Днепра. Мы, солдаты, переплыли речку на небольшой лодочке – на другом берегу была сравнительно большая по размерам белорусская баня с огромным запасом дров – зашли в нее и рассредоточились по скамейкам, чтобы помыться. Вдруг открывается дверь, и заходят раздетые женщины, оккупируют одну сторону помещения. Мы срочно начали прикрывать ладонями свое имущество, а им хоть бы что! Высказали свое недоумение хозяину, а старик спокойно комментирует нам это шокировавшее нас событие, что здесь по обыкновению моются в бане совместно. А храбрый в бою капитан Кузуро, вероятно, знал об этом обычае, но в такой интимной обстановке от неожиданности растерялся и занервничал.

Конная атака на Радзивиллов
Летом (в июле) 1944 года нашему кавкорпусу поставили задачу взять город Радзивиллов. Приказ был брать одним ударом кавалерии всего корпуса, то есть практически – психической атакой. Накануне дня штурма подготовили оружие, коней, к утру сосредоточились на окраине леса перед городом. Все проходило настолько скрытно, что враг не понял замысла нашей изготовившейся к штурму кавалерии. Атака назначена на раннее утро, поступило указание отдохнуть. Но что это за отдых! Бойцы, хоть и виду не подают и ведут себя сдержанно, но внутренне переживают: как пойдет дело, что будет, «паду ли я, стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она?», как поется в арии Ленского. «Ведь самый страшный час в бою – час ожидания атаки» ) написал С.П. Гудзенко. Более того, удивительное дело: наши кони чувствуют внутреннее напряжение людей, и тоже нервничают, только, в отличие от нас, не скрывают этого. Я впоследствии не раз замечал: каким-то таинственным образом боевым коням передается нарастающее напряжение перед боем, и они не прячут свои чувства. Моя лошадь была молодая и боевого опыта еще не име)ла, и, как я ни старался ее успокоить, она не слушалась, нервно била копытом, скребла землю, и, наконец, сорвала одну подкову, задев толстый корень дерева. Майор Чеботарев – казак с Северного Кавказа, умнейший командир – спросил меня: – Тебе раньше приходилось бывать в конной атаке? – Нет, это первая, товарищ майор. – Ну, тогда самое простое для тебя, когда выскочим на открытое место – держись правее меня чуть сзади и делай, как я, и не отставай от меня! И прикрывай меня, смотри, чтобы сзади на меня и на тебя никто не налетел – оглядывайся. Пришла в голову наивная мысль: «Что же, мы с ним вдвоем, что ли, будем атаковать?». И вот мы ранним утром выстрлись на окраине леса, скрываясь за крайними деревьями, ждем сигнала. Перед нами совсем немного открытого пространства, а далее видны плетни, заборы, крайние дома Радзивиллова. Там – неприятельские окопы и траншеи, передний край обороны немцев. Перелететь бы одним махом эти несколько сот метров, а там… Команда как выстрел: «В атаку, галопом, вперед!». Мы дали шпоры коням и пустили их в карьер. Когда выскочили из леса – я быстро глянул вправо-влево: неисчислимая плотная масса людей и коней заняла пространство от горизонта до горизонта и дугоообразной лавиной неслась на занятый врагом город. Моментально улетучилась вся ночная тревога и вселилась твердая уверенность: нас много и нас не остановить, мы победим! В топоте копыт, в гиканье, в криках «Ура!» – на фоне производимого кавалерией всего корпуса шума – не было слышно свиста пуль: я не успел разобрать, стреляли в меня или нет. Страшна конница в атаке, а если ее – тысячи и тысячи сверкающих на утреннем солнце сабель… Немецкие солдаты очень быстро сообразили, что у них дело плохо, в панике выскакивали из окопов, перепрыгивали через плетень и пытались бежать в сторону станции, многие бросали оружие. В мгновение ока, как показалось, кавалеристы достигли вражеских укреплений, кони легко преодолевали плетень; на моих глазах конник сблизился с вражеским солдатом, взмахнул клинком – и отсек тому инстинктивно вскинутую в защитном жесте руку… В завершающей фазе атаки моя молодая лошадь меня подвела: будучи без одной подковы, она споткнулась в прыжке через плетень, упала, придавила мне ногу, в итоге я захромал. Но дело уже было сделано: в считанные минуты взятый кавалерией в живое полукольцо город пал. К железнодорожному пакгаузу начали собирать пленных, я увидел группу в 60-70 человек, и она продолжала накапливаться. Эта скоротечная атака обошлась нам почти без потерь, чему способствовала тщательная разработка и подготовка всей операции в целом. В последующих боях, рейдах по Карпатам в тылу противника, попадая порой в отчаянное положение, я вспоминал этот несокрушимый атакующий порыв слитых в единую массу конников под Радзивилловом, и память об этом умножала мои силы в достижении победы над врагом.

Тяжелый танк «ИС»
Наш кавкорпус подходил к Карпатам – начиналась гористая местность (приказ был прорвать немецкую оборону и войти в тыл к немцам с целью разрушения их коммуникаций и дезорганизации управления войсками). На опушке леса около нас остановился огромный танк «Иосиф Сталин» (кавалерии при прорыве обороны противника всегда придавались танки, в рейде по тылам они также участвовали до исчерпания боекомплекта и запасов горючего). Открылся тяжеленный люк водителя, оттуда высунулся белобрысый танкист. – Ты откуда, парень?» – спросил я его. – Вологодской! – Ты что как сильно «окаешь»? – А у нас говор такой. Мы вот так и говорим. Вот мы идем по дороге, видим волчий след: «Батька, глянь-ко сюда, тут юш много волков было пройдено!». – А ты на этом танке на мины попадал? – Противопехотные мины как клопов давил, и танку ничего не сделаось, а на фугас – это когда несколько мин вместе последовательно соединяют – не попадал еще. Вот фугас – тот может гусеницу оторвать. За этим разговором мы сразу и не заметили, как внизу под нами появились немецкие танки, порядка десяти машин. Дальше, за танковой колонной противника, обозначились болото и торчащие пеньки; танкам можно было двигаться в нашу сторону с небольшим подъемом и только по ограниченному пространству, по узкой дороге. Танкист оживился и сказал нам: «Отойдите в сторонку, не мешайте нам, сейчас мы их..!». Танк развернулся и ударил болванкой по головному немецкому танку. Тот загорелся. Следующим снарядом был подбит замыкающий колонну танк. Напрочь лишенная маневра немецкая танковая колонна застыла на месте, затем экипажи начали лихорадочно покидать свои машины. «Иосиф Сталин» как на полигоне спокойно, методично расстреливал бронированные коробки врага. Сердца кавалеристов преисполнились гордостью за нашу технику.

«Посвящение» в кавалеристы
Разведчик Пистрецов имел среднее образование. Он был неистощимым на выдумки насмешником и очень любил подшутить над другими. Однажды для скуповатого бойца Аверкина он подстроил якобы случайную находку кисета с содержимым из конского «яблока» и при всем обществе высмеял его, выпрашивая понюшку «табачку». Но шуток и насмешек в свой адрес не терпел и мог в таком случае очень долго обижаться. Такое его самолюбие вызывало тем большее желание подшутить над ним. Однажды ему и устроили «посвящение в кавалеристы». На рассвете мы шли пешком, лошадей вели в поводу. А спать в этот «час быка» (у Ивана Ефремова так назван роман) очень сильно хочется, некоторые так и спали на ходу, в том числе и Пистрецов. Разведчики усекли момент и мгновенно подготовились: задержали лошадь перед Пистрецовым, а самого, легонько поддерживая с боков, подвели лицом к тому месту лошади, которое открывается, если поднять ей хвост кверху. Когда он, с закрытыми глазами, и вовсе сблизился с лошадью, ему для надежности помогли: ладонью нажали на затылок – и припечатали его к вышеописанному лошадиному месту. От недостатка воздуха из-за плотного «поцелуя» Пистрецов проснулся, отдернул голову, но было уже поздно: «посвящение в кавалеристы» успешно завершилось. Новоиспеченный кавалерист неделю ни с кем не разговаривал. Через некоторое время Пистрецова откомандировали на офицерские курсы: все-таки у него было среднее образование, что по тем временам имело большое значение.